В колонии я чувствую свою полезность. Интервью с тюремным психологом Даниловцев

Каждое воскресенье — тюрьма. Уже четыре года подряд в свой законный выходной день Екатерина Гусева отправляется не куда-то по делам, а в колонию или СИЗО. Катя — психолог, и в таких поездках проводит разные тренинги для заключенных. Но цель ее поездок другая. «Я езжу в колонии не совсем как психолог, — говорит Екатерина. — Моя цель — не провести тренинг, а дать людям возможность выговориться, как-то улучшить эмоциональный фон. И мне кажется — в этом мое предназначение…».

Изначально волонтеры Движения «Даниловцы» посещали две колонии в Можайске: женскую и мужскую для несовершеннолетних. Недавно открылась новая  группа — для заключенных хоз.отряда московского женского СИЗО №6. Как правило, волонтеры ездят в эти три места с каким-нибудь мастер-классом, иногда — с гитарой, а Катя проводит психологические тренинги. В СИЗО и колонии женщин больше интересует семейная психология, трудоустройство после освобождения. В колонии для мальчиков Катя играет с ребятами в «крокодил», «ассоциации», «необитаемый остров» и в каждой игре тоже подталкивает их к разговору о семье, учебе и работе. И, как ни странно это звучит, с заключенными ей вполне комфортно и спокойно. А вот что огорчает — так это отношение общества к ее деятельности.

• Иногда я слышу, что «вот, вы помогаете заключенным, но забываете упомянуть, за что они сидят: за грабежи, убийства и так далее. Давайте лучше помогайте сиротам…». Меня этот настрой в обществе очень огорчает. Во-первых, даже в Евангелии сказано про посещение людей в темнице. Для верующих это — основа основ. Ну а кроме того, мы должны помогать этим людям вливаться в общество ради нас самих…

«Я думала, парты в меня полетят»

• Очень жалко, что у нас нет организаций, которые помогают людям после освобождения, — говорит Катя. — А помогать им нужно, потому что это вопрос и нашей безопасности, в том числе. Если люди не социализируются после  колонии, не включатся в общество и общество их не примет, это повысит вероятность того, что будет совершено повторное преступление. Поэтому в наших интересах показать, что мы этих людей — нынешних заключенных — принимаем, что они не отвергнуты.

И чтобы им не приходилось искать утешения только в уголовной среде, мы можем помочь им социализироваться.

— Как, например?

— Ну вот в СИЗО-6 недавно появился волонтер, который обучает женщин перманентному макияжу — сейчас на эти услуги есть спрос. С нашим керамистом они лепят из глины — это и отдых, и ремесло. А я на тренингах даю навыки — как бесконфликтно общаться, как справляться со стрессом. Это надо, чтобы людям было проще потом пройти собеседование на работу, проще на этой работе адаптироваться, избегать конфликтов в семье и в любом обществе.

— То есть они всего этого не умеют?

— Абсолютно во всех колониях, где я была, первое, что сразу бросается в глаза, — отсутствие бесконфликтного общения и умения выслушивать. Часто перебивают друг друга, начинают кричать, не могут дослушать до конца, резко высказываются. У мальчиков это особенно проявляется, они могут оскорблять и как-то обидно друг к другу обращаться. В обществе это бы очень быстро спровоцировало конфликт.

И еще, — у женщин это не так сильно, а у мальчиков очень, — у них нет умения говорить о своих чувствах и понимать их. Вот спрашиваешь после упражнения: «Что ты об этом думаешь? Что чувствуешь?». А он тебя не понимает. Это в принципе не развито, а в пенитенциарной системе это еще и подавляется. За них там все решают, и они просто отучаются думать. Им проще, когда кто-то один сказал, и потом все по кругу дальше повторили.

— Как ты начала ездить в колонии? Страшно было в первый раз?

— В  первый раз страшно, потому что не знаешь, как там тебя примут. Я думала, будет как в фильме «Педагогическая поэма»: что там парты могут в меня полететь. А когда я увидела, что осужденные отзывчивые, что они расположены к тебе, благодарны, тогда уже страха не было.

— А как сложилась программа тренингов?

— Когда я ехала в колонию для мальчиков первый раз, то подумала, что поговорить про стресс и преодоление стрессовых ситуаций им, наверное, будет актуально. На тот момент я заканчивала педагогический колледж как социальный педагог, и вся база была изначально оттуда. А потом на протяжении нескольких курсов в университете моим научным руководителем был Михаил Георгиевич Дебольский, один из организаторов психологической службы ФСИН России и ее руководитель в 2000–2009 годах. Он мою базу подкрепил.

Я стараюсь не брать какие-то глубокие темы, поэтому, в основном, мои тренинги направлены на коммуникативные навыки, преодоление стресса, бесконфликтное общение, поиск жизненных ценностей. Буквально 3–4 последних месяца я решила поработать с ребятами на тему профессиональной ориентации. Еще у мальчиков я длительное время работала по теме профилактики алкоголизма и наркомании. Это очень востребовано, потому что много преступлений совершается в состоянии алкогольного опьянения. Практически все, кто там сейчас сидит, это 228-я статья, наркотики. Они приезжают, и в голове у них одни спайсы. У сотрудников женской колонии спрашивала и узнала, что там тоже большинство женщин сидят за наркотики.

— А видны какие-то изменения в ходе тренинга?

— Да, видны, но надо учесть, что я езжу туда от волонтерской организации. То есть главная наша цель — принести какую-то частичку добра, и каждый это делает, как умеет. Керамист Татьяна — через глину, я — через эти тренинги, потому что по-другому я не могу  провести там какой-то мастер-класс. Если бы я была штатным сотрудником-психологом, наверное, для меня главной была бы цель тренинга. Но для меня главное — это именно общение и эмоциональный фон.

Например, у заключенных женщин часто получалось так, что в ходе тренинга они отходили от упражнения и начинали обсуждать какую-то ситуацию. И я видела, что для них это очень важно. Они начинали обмениваться позитивным опытом. Условно говоря, одна сказала: «Я нахожусь сейчас в таком вот состоянии, это ужасно», а другая ответила: «Когда я поступила сюда, то тоже находилась в таком состоянии, а потом сделала то-то и то-то и справилась». И я поняла, что для них намного важнее это обсудить, выговориться, чем достичь цели упражнения. То есть мои упражнения на бесконфликтное общение или активное слушание оказываются инструментами, которые подводят их к эмоциональному раскрытию.

«Не все волонтеры могут с нами ездить. А нас ждут!»

— Что ты вообще скажешь о женщинах в колонии?

— Они очень подавлены. Но я говорю только о тех, кто приходит на эти встречи с волонтерами! Потому что есть те, кто вживается в уголовный мир, кто планирует дальше по нему идти, кого все устраивает, если так можно сказать.

А есть те, кто больше не хочет опять оказаться в колонии. Кто просто не принимает этот мир, этот строй, им очень там тяжело. И вот они ко мне приходят. Такие женщины не адаптированы к условиям колонии, они жалуются — не на колонию и сотрудников, а на то, как в целом все устроено. Что они находятся в комнате, где много других женщин, нет возможности побыть одной, приходится работать на работе, к которой душа не лежит. То есть в целом система для них очень тяжела. Теряется лицо — у кого-то был статус, высокая должность, престиж. А тут со всеми одинаково обращаются сотрудники, грубовато.

Они скучают по семьям. Они не доверяют друг другу, потому что кто-то может и предать, заложить, и они постоянно боятся сказать что-то лишнее.

Но это в можайской женской колонии. А вот в московском женском СИЗО такого нет. Там более открытые, доверительные отношения, нет такой эмоциональной подавленности. Может быть, потому что женщины находятся в центре Москвы, и родственникам проще туда добираться. Не знаю точно, но наверно у них там облегченные условия, и занимаются они там привычным делом: парикмахер, например, стрижет других заключенных. Поэтому, когда заходишь к ним, это бросается в глаза,  эмоциональный фон абсолютно  разный  — в СИЗО и в колонии.

— А те заключенные, с которыми ты общаешься, их вообще беспокоит — что будет дальше, когда они освободятся?

— Женщин, наверно, это беспокоит в большей степени. Подростки — они достаточно легкомысленные. Им нравится играть. Часто, когда мы в конце тренинга обсуждаем его результаты, они говорят: «Когда мы играли, мне понравилось. А когда мы в начале про серьезное разговаривали, это не понравилось». Они бы весь тренинг играли. Там очень много ребят в розовых очках, которые думают, что вот они выйдут, у них будет бизнес, большой кредит под него выдадут или большое состояние на них свалится.

— С какими бы еще волонтерами ты поехала, например, в колонию к женщинам?

— Там нужны представители каких-то профессий. Потому что с мальчиками я занимаюсь по профориентации, как с обычными школьниками, где им надо определиться, к чему есть расположенность и куда можно пойти. У женщин история другая. У них была какая-то профессия. И многие не смогут в нее вернуться. Никто не поставит бухгалтером человека с судимостью. А это — всё. Значит, человеку взрослому, сложившемуся надо как-то переквалифицироваться. Поэтому нужны люди, которые могли бы рассказать по свою работу, если на нее может устроиться человек с судимостью. Здесь мало выявить предрасположенность, к чему душа лежит. Здесь нужны реальные практичные вещи.

А с другой стороны, с нами ездил мужчина, он был у нас водителем, и он женщинам немножко сыграл на гитаре. И у них было такое оживление! Они с таким восторгом на него смотрели. Возможно, просто потому, что это был мужчина, а мужчин там мало. Но однозначно нужны люди, которые могли бы женщин подбодрить, поднять эмоциональный фон, заразить позитивным настроем, дать надежду, вдохновить на что-то.

— А зачем тебе это надо? Что тебе самой дают эти посещения?

— Мне кажется, что я просто нашла там свое место. Потому что у каждого есть какая-то предрасположенность в профессиональном плане. И вот мне там, в колониях, нравится. Я чувствую там свою нужность. Людям, находящимся в заключении, я нужна и важно то, что я делаю.

Я работала с подростками, которые стоят на учете в КДН. Пока они не попали в такую серьезную ситуацию как лишение свободы, они очень наивны и считают, что все проблемы пройдут сами. Они не готовы что-то обсуждать. А вот в кризисной ситуации, когда тебя лишили свободы и тебя зажало, там уже люди готовы пересматривать свою жизнь. Конечно, кто-то потом выходит на свободу и живет, как раньше. А кто-то еще в колонии может поменять свою жизнь, и вот с ними мне работать очень интересно.

Иногда я думаю о том, что бы я сделала, если бы была сотрудником колонии. Да мне бы бумажки работать не дали! А мне нравится не формально провести какие-то тесты и написать личностную характеристику, а именно общаться и видеть результат.

— С каким настроением ты возвращаешься домой?

— От мальчиков я чаще всего уезжаю с воодушевлением, а от женщин, бывает, наоборот — подавленной. Потому что я понимаю, что у них намного более серьезный уровень проблем, которые я или другие волонтеры просто не в состоянии решить. Мы можем только чуть-чуть помочь. С нами даже не все волонтеры в колонию к женщинам ездят, потому что там морально тяжело. Но мы там нужны! К мальчикам ездит много различных организаций. Ко взрослым женщинам не ездит практически никто. А заключенные сами говорят, что им очень нужно общаться с людьми по ту сторону решетки: «Нам важно, что люди из того мира о нас помнят и хоть иногда думают…».

Екатерина Гусева — волонтер групп помощи заключенным, психолог, ведущий тренингов для подопечных.

Беседовала Анастасия Кузина — журналист, пресс-секретарь ДД «Даниловцы».